Игорь Северянин

Жизнь как грезофарс

«О, лакированная, парфюмерная, будуарно-элегантная душа!» — высказывался о нем Корней Иванович Чуковский. «Новый Атилла» — писал Николай Гумилев. «Если иногда он может казаться даже босым, то за плечами у него плащ. Носить эту эффектную ненужность умеет не всякий. Сейчас он, — волею судеб, — спешенный воин. Но это — воин», — говорил Петр Пильский.

А он сказал о себе: «Я – гений Игорь Северянин свой любовью упоен». И  оказался прав. Ведь это именно его в 1918 году — уже в разгаре революции – в Москве в зале политехнического музея  2000 слушателей изберут «королем поэзии».  И пусть миртовый венок, который наденут на шею поэта, был куплен устроителями в ближайшем похоронном бюро, корона была картонной, а Маяковский от обиды скажет: «Долой королей – теперь они не в моде!..» Это уже не важно,  титул «короля» был все равно настоящий, да и какой – последнего короля русской поэзии…

Успех, любовь, веера, шампанское, бархатные ложи театра, «ананасы в шампанском» («удивительно вкусно, искристо и остро!»), рестораны, бары, «весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!», а я бы еще сказала: и в чем-то французском…  Переворачиваешь страницу за страницей томик его стихов и словно погружаешься в фешенебельный, пикантный, комфортабельный мир, с налетом французских ароматов, слов, манер… Так и слышится chalet, mais non, en russe…  Где и ночная узкая дорога — пуант, а стул – плиант…  А вот уже слышится и шелест муара и гудки бензинового ландолета , а вот и луна, танцевавшая в море… А шум моря слышите?  «Ведь это было у моря…»

И не только… Любовь настигала Северянина (Игоря Лотарева – настоящее имя поэта) везде и всюду. И каждый раз – это был головокружительный, блестящий и красивый роман, оставлявший после себя стихи, теплые воспоминания, переживания, нередко душевные раны…  Успех! Он окрылял, поднимал над землей, дарил незабываемые минуты счастья, восторга, упоения  и он же подарил годы страшной тишины и забвения… Там, в глухой прибалтийской деревне, где Северянин бедствовал: ходил по квартирам эстонцев и предлагал свои книги – в магазинах не брали… А полная беда наступит, когда в Эстонию вместе с Красной армией придет советская власть. Но и тогда он не согласится предать свой мир и написать «программное стихотворение человека, воссоединившегося с родиной» и послать его на имя Сталина.  Не согласится он и выйти вместе с Буниным, тогда уже «нобелиатом» из поезда в Таллине.  Тихо скажет своему спутнику: «Ну, все. Пойду в свой пролетарский вагон».  «Почему? – изумится Бунин. — Вместе выйдем. Сейчас встречать будут». – «Оттого-то… и испаряюсь. Не хочу быть «сбоку припека»…

«Он силен, смел и талантлив» — скажет о нем Николай Гумилев, а еще беззащитен, уязвим и одинок… Он в каждой «фее искал фею» и пытался все то время, что было ему отмерено, «трагедию жизни претворить в грезофарс..».  Фею он нашел еще в юности — Злата, Женечка Гуцан, с золотистыми волосами, его первая любовь. Она-то всю жизнь и будет его доброй феей, которую он будет предавать… Но не специально — нет, без злого умысла, а просто как плохой ребенок… не ведая, что причиняет боль, которая слишком земная, слишком рядом… Грезы… их тоже было много… и фарса было много… Была ли за всем этим жизнь? Да, парадная, яркая, будоражащая мозг и воспламеняющая сердце… жизнь-фейерверк, жизнь-праздник, жизнь-толпа, шумная массовка, жизнь-фаер, которая рванула искрометным потоком огней…  жизнь-маска…  Ведь даже его псевдоним был маской, долгое время писавшийся вместе с именем через дефис Игорь-Северянин, подчеркивающий его любовь к северу, на который он еще в школьные годы уедет с отцом, а потом в 16 лет самовольно сбежит в Питер.  Отсюда и «озерзамок» и барышня «в шумном платье муаровом», и «мороженое из сирени»…  и он сам, «принц фиалок», «царь страны несуществующей», как он себя называл в стихах…  всегда с цветком в петлице и в ореоле восторженных взглядов поклонниц…  Цветы останутся с ним. Он умрет в 1941 году в оккупированном немцами Таллине. Похоронят его на Александро-Невском кладбище, где на тонкой мраморной доске, прислоненной к ограде, будет выбито: «Как хороши, как свежи будут розы, Моей страной мне брошенные в гроб…» А Марина Цветаева  в Париже, после двух «поэзоконцертов» уже бедствовавшего Игоря Северянина перед русской эмиграцией, напишет ему: «Среди стольких призраков, приведений, вы один жизнь. Вы стали поэтом больших линий и больших вещей!» А он просто «выполнил свою задачу, Литературу покорив… и ныне светлый пилигрим, Иду в застенчивые долы, Презрев ошеломленный Рим». И ушел…  Прекрасным спешащим воином, о котором писал Пильский. Ушел, завернувшись в свой плащ с цветком в петлице… Ушел и в то же время остался…

Екатерина Черных

 

 

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Facebook
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Яндекс
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в Google Buzz